В ноябре 1843 г. «карачаевские старшины и пристав этого народа» доложили начальству, что закубанский князь Адиль-Гирей Атажукин, только что поселившийся на реке Хасаут, с тремя вооружёнными людьми напал на кош карачаевца Биджиева на левобережье Теберды и был застрелен им, как обычный грабитель. Атажукины же объясняли этот набег тем, что карачаевцы, «не имея никаких прав, выгнали стада своих овец на землю, принадлежащую кабардинцам», поэтому они отправили Адиль-Гирея с провожатыми «для указания Карачаевцам настоящей границы их земли; но Карачаевские пастухи не захотели послушаться Князя и один из них, несмотря на то, что узнал Атажукина, дерзнул убить его, и потом с помощью своих товарищей завладел оружием убитого» [РГВИА Ф. 14719. Оп. 3. Д. 535 Л. 1-1об]. Кабардинцы, не дождавшись «никакого распоряжения со стороны начальства», начали самовольно мстить за смерть князя и грабить их отдалённые коши, угнав до 1 000 голов рогатого скота.
Почему кабардинские князья взяли на себя смелость указывать карачаевцам «настоящие границы» их земель и надеялись на благорасположение к ним властей? Вспомним, что в 1836 г. беглый князь Джамбулат Атажукин покорился генералу Вельяминову, который за это обещал ему «утвердить планом и актом» 10 тысяч десятин из карачаевских земель в низовьях Теберды, однако не сделал этого [Кундухов, гл. 11]. Тем не менее в 1843 г. Джамбулат, видимо, представился своим родственникам, по распоряжению русских властей поселившимся со своими аулами на левых притоках Кубани, «хозяином» земель в Теберде. При этом он являлся поручиком на российской службе и обязан был со своими людьми защищать линию и мирных жителей от набегов, но сам прославился как неутомимый грабитель.
Карачаевцы выставили на Каменном мосту через Верхнюю Кубань охранный караул, и при очередном набеге в перестрелке был убит ещё один князь — подпоручик Атажука Атажукин. Кровавый конфликт грозил обернуться войной между двумя народами. Только тогда, получив тревожные донесения начальников Центра и Правого фланга Кавказской линии, командующий войсками генерал-майор Гурко запретил кабардинцам и карачаевцам набеги и разбои, а посредником для их примирения назначил генерал-майора Султана Азамат-Гирея. Султан вызвал доверенных лиц с обеих сторон и приступил к разбору дела по «добровольному народному обычаю», т. е. по адату [РГВИА Ф. 14719. Оп. 3. Д. 535. Л. 2]. Карачаевцы выдали Биджиева российским властям для содержания под арестом до решения суда, таким образом оберегая от кровной мести. В убийстве же Атажуки виновник не был найден, но Гурко, считая это дело «общим» между Атажукиными и карачаевским народом, велел разобрать его также по адату.
Султан в присутствии почётных судей из обоих народов заставил кабардинцев присягнуть, что они «останутся довольны приговором этих судей, которые сделают решение своё по правилам народных обычаев». Судьи приговорили передать Биджиева со всем его семейством родственникам убитого Адиль-Гирея, видимо, в рабство. Наказание же за убийство Атажуки суд не смог назначить по адату, так как Атажукины не представили примеров (прецедентов), по которым можно было бы определить цену за кровь князя в случае, если убийца не известен [РГВИА Ф. 14719. Оп. 3. Д. 535. Л. 2 об]. Поэтому они должны были указать достоверные случаи, хотя бы из других народов, чтобы суд мог определить сумму по адату. Карачаевцы выразили готовность заплатить её, причислив «в счёт уплаты» захваченный у них кабардинцами скот и взятого в плен пастуха.
Согласившись на этот приговор, карачаевцы обратились к Султану Азамат-Гирею с просьбой не предавать Биджиева суду по русским законам, но и не выдавать его с семейством Атажукиным, а оставить на месте его жительства, за что обязались выплатить такое же вознаграждение, какое будет присуждено адатом за Атажуку Атажукина [РГВИА Ф. 14719. Оп. 3. Д. 535. Л. 3]. Султан получил согласие на это Атажукиных и обратился к главнокомандующему на Кавказе, и тот 9 июня 1844 г. предоставил участь Биджиева командующему войсками Гурко. На его запрос начальник Центра линии Голицын написал, что «человек этот совершил убийство над покушавшимся завладеть стадом его, следовательно, он стрелял не в Князя, а в разбойника, а потому, не находя вполне его виновным, признал он вполне достаточным вменить ему в наказание долговременное содержание под караулом».
Тем временем Атажукины выставили примером бесленеевского князя Шолохова, получившего за кровь убитого баракаевцами брата «100 штук лошадьми, оружием и людями». Здесь под штуками имеется в виду «баш» (тюрк.: «голова»), старинная мера любой вещи, скота или людей, идущих в оплату. По этому поводу Азамат-Гирей снова собрал представителей кабардинцев и карачаевцев у Каменного моста, где Шолохов должен был при свидетелях и судьях принять присягу, что действительно получил «сто штук». Однако карачаевцы сочли эту плату «весьма великой» и разъехались, не допустив присяги. Вскоре Магомет Атажукин похитил двух карачаевцев и одного убил, а карачаевцы убили в лесу одного из кабардинцев, подвластных Атажукиным, а другого ранили [РГВИА Ф. 14719. Оп. 3. Д. 535. Л. 3об.]. «Суд по адату» зашёл в тупик.
В 1845 г. наместник на Кавказе граф Воронцов потребовал от нового командующего войсками Кавказской линии генерал-лейтенанта Завадовского срочно примирить два народа. В это время также сменились командующие в Центре и на Правом фланг линии. Новое начальство было обеспокоено деятельностью в Закубанье второго посланца Шамиля наиба Сулейман-эфенди, собравшего войско для прорыва через Лабинскую линию, «чтобы силою увлечь живущие там племена через карачаевские земли и Кабарду соединиться с Шамилем» [Сысоев 1913, с. 151-152]. Начальник Баталпашинского участка Круковский с отрядом охранял Верхнюю Кубань до укрепления Хумаринского, а сами карачаевцы заняли броды выше Каменного моста.
Рассчитывая на спокойствие в Кабарде и Карачае, пути между ними были оставлены без присмотра войск, но теперь из-за их конфликта срочно понадобилось усилить Кисловодскую линию, чтобы «на всякий случай оградить край от вероломства горцев» и в случае измены захватить стада карачаевцев, которые они пасли в зимнее время в Кавказской области, арендуя земли у соседних казаков. Как отмечал Сталь: «Это обстоятельство делает карачаевцев ещё более покорными» [Сталь 2001, с. 214].
Сулейман-эфенди не нашёл поддержки в Карачае, как отмечал Сысоев: «Верность карачаевцев, хотя бы обусловленная боязнью за свои стада, имела важное значение и избавила русских от многих неприятностей» [Сысоев 1913, с. 152]. Сулейман-эфенди уверял закубанцев, что в Карачае их будет ждать сам Шамиль, если же его там не будет, то он освободит их от присяги и распустит по своим аулам [Короленко 204, с. 393]. Действительно, наиб распустил войско и сдался русским, так как Шамиль не дошёл до Карачая. Вступив в Кабарду в апреле 1846 г., он не встретил обещанной там поддержки и ушёл назад в Чечню.
Из-за этих военных обстоятельств русским властям очень важна была лояльность закубанских владельцев. Так, в 1846 г., чтобы «приобрести доверие горцев» и предоставить им средства к жизнеобеспечению в станице Баталпашинской срочно открыли меновый двор [ГАКК Ф. 20. Оп. 1. Д. 1. Л. 85]. В тыл Лабинской линии на Уруп вернулись с р. Белой части беглых кабардинцев и бесленеевцев, покорившись властям. Однако в том же году во время набегов были убиты Магомет и Джамбулат Атажукины, что в определённой степени повлияло на местную обстановку. Закубанские кабардинцы, потеряв своих лидеров, стали уходить с Западного Карачая. Так, после смерти Магомета Атажукина весною 1846 г., его подвластные собрались на речке Марухе, учредили мехкеме (мусульманский суд) во главе с узденем хаджи Трамом и бежали за Лабу [Сталь 2001, с. 206].
Набеги на этом не прекратились. Начальник Правого фланга генерал-майор Ковалевский доносил, что в ноябре один из Атажукиных с партией из 26 человек ограбил карачаевский кош, стоящий между Кубанью и Тебердой, вблизи бывшего аула Джамбулата Атажукина, угнав до 60 голов рогатого скота, 200 овец и взяв 4 карачаевцев в плен. В перестрелке с обеих сторон были убиты два человека. Ковалевский не имел рычагов воздействия на Атажукиных и отписывался тем, что удержать кабардинцев от кровной мести можно было при жизни Джамбулата, договорившись только с ним, как старшим «из фамилии обиженных», но после его смерти это дело «некоторым образом сделалось общим — всякий по произволу принимает в нём участие», поэтому вражда между кабардинцами и карачаевцами только усилилась [РГВИА Ф. 14719. Оп. 3. Д. 535. Л. 5]. О Джамбулате особенно сожалел Мусса Кундухов, писавший, что после его смерти «правительство прогнало его детей и всех жителей аула его и поселило их на Зеленчуке, назначив детям всего на всего 500 десятин!!! Не умирай, мол, с голоду» [Кундухов, прим. 45].
За верность карачаевцев отвечало командование Центра линии, к которому они относились. Сталь писал: «Учитывая настоящие обстоятельства края и стремление Шамиля подчинить своей власти всю закубанскую Черкесию, Карачай, как единственный пункт сообщения между Левым и Правым флангами, играет важную роль в военном отношении» [Сталь 2001, с. 214]. В 1846 г. карачаевская депутация была отправлена в столицу, видимо, с целью награждения и привлечения к российской службе.
Возвратившиеся с Санкт-Петербурга депутаты обратились к начальнику Центра полковнику Хлюпину с просьбой отдать им на поруки Биджиева. Хлюпин убедил высшее начальство удовлетворить их просьбу, чтобы «усилить доверие к нам Карачаевцев и показать им наше уважение к их преданности». Он писал, что из-за медленного производства этого дела Биджиев напрасно томится под караулом, так как убил Атажукина при защите себя и своего стада от грабежа, и содержание более двух лет под арестом «уже достаточно может служить наказанием за его преступление, которое произошло не от намерения, а от личной опасности» [РГВИА Ф. 14719. Оп. 3. Д. 535. Л. 4об].
Начальник Правого фланга линии на запросы начальства отвечал, что окончить дело «по народным обычаям», чтобы избежать «дальнейших неблагоприятных последствий», сможет только Султан Азамат-Гирей. Завадовский поручил Султану принять в этом деле «новое участие» и вызвать в укрепление Усть-Джегутинское или в Тохтамышевский аул обе стороны, а начальникам Правого фланга и Центра линии приказал оказать ему всевозможное содействие в случае надобности. Завадовский полагал даже, если Атажукины не снизят цену за кровь, то «в уважении особой непоколебимой верности нашему Правительству Карачаевцев, оказанной ими при последнем вторжении в Кабарду Шамиля и чтобы скорее положить конец этому делу, от коего с каждым днём можно ожидать новых с обоих сторон грабежей и убийств, жертвою коих могут быть вовсе невинные, пособить им в уплате за кровь Атажукинах, выдачею для того что-нибудь из экстраординарных вещей» [РГВИА Ф. 14719. Оп. 3. Д. 535. Л. 5об-6]. Имеются в виду ценные вещи и деньги, выделяемые из казны кавказскому начальству для привлечения местной знати. Что касается Биджиева, в конце года Завадовский предписал начальнику Центра отпустить его в Карачай.
В 1847 г. на Правом фланге, между Кубанью и Лабой, было создано пять приставств для военно-административного управления: 1. Кубанскими ногайцами и абазинским аулом Дударукова. 2. Бесленеевцами, закубанскими армянами, наврузовскими ногайцами и «частью султановского племени». 3. Тохтамышевскими ногайцами и абазинским аулом Лоова на Верхней Кубани. 4. Частью темиргоевцев и хатукаевцев в низовьях Лабы. 5. Кабардинцами и башильбаевцами на Урупе [Сталь 2001, с. 214].
Компактное расселение этих народов не всегда происходило добровольно, часть владельцев не желала возвращаться на указанные места из-за близости надзора и назначения к ним приставов, функции которых состояли только в наблюдении за выполнением распоряжений начальства и сбором различных штрафов. Для насильственного расселения аулов использовались войска, поэтому Закубанье стало зоной активной военно-переселенческой деятельности командования, а приставами назначались только русские офицеры. Султан Азамат-Гирей, не удержавший закубанских кабардинцев и бесленеевцев Баталпашинском участке, от приставства был отстранён и даже откочевал со своим аулом в Кавказскую область, где жили его племянники.
В 1848 г. в Закубанье прибыл наиб Магомет-Амин, третий посланец Шамиля, и начал собирать на контролируемую им территорию по р. Белой как можно больше населения. Из-за массового бегства к нему народов с Лабинской линии введение у них приставского правления приостановилось. Сталь писал, что с 1849 по 1850 год до 25 тысяч черкесов бежало в горы к абадзехам, «которые и сами не имеют с избытком земли и стесняются этими многочисленными пришельцами» [Сталь 2001, с. 189]. Наиб собирал большое войско с целью вторжения в Карачай [Толстов 1900, с. 25].
В этих обстоятельствах значение Карачаевского приставства в Центре линии усилилось для разъединения враждебных сил в Чечне и Закубанье. В военно-стратегическом отношении Кабарда и Карачай оказались в особом положении, и начальству было чрезвычайно важно «сохранить спокойствие края и оградить жителей, с одной стороны, от возмутительных вызовов Шамиля, а с другой – от вызовов непокорных черкесов, живущих в районе Правого фланга Кавказской линии» [Сталь 2001, с. 196]. Главнокомандующий на Кавказе приказал новому начальнику Центра линии Эристову срочно примирить карачаевцев и кабардинцев, закончив дело о кровной мести [РГВИА Ф. 14719. Оп. 3. Д. 535. Л. 10 об]. Поручили его снова Султану Азамат-Гирею.
В сентябре 1848 г. Эристов писал начальнику штаба Кавказской линии Филипсону, что Султан Азамат-Гирей по просьбе карачаевских старшин «назначил срок после окончания полевых работ, но как хлеба ещё и теперь не убраны, то дело это остаётся неоконченным» [РГВИА Ф. 14719. Оп. 3. Д. 535. Л.10]. В ноябре Эристов вызвал в укрепление Хумаринское на Кубани обе стороны, но кабардинцы не явились. Тогда он назначил «медиаторский суд» на 16 ноября в Нальчике, но и туда кабардинцы не явились. Как следует из его рапорта, кабардинцев устраивало решение дела Султаном Менгли-Гиреем по адату, а от медиаторского суда они отказывались, и «дело осталось незавершённым до весны» [ РГВИА Ф. 14719. Оп. 3. Д. 535. Л. 11].
Медиаторский или посреднический суд по адату использовался для разбора конфликтов между целыми народами или обществами, но в данном случае кроме депутатов с обеих сторон, участниками или наблюдателями являлись уже представители от русского командования. Завадовский вызвал в Ставрополь князя Атажукина из Кабарды и объявил ему, что согласно решению Султана «нельзя кончить это дело», поэтому разбирать его будет начальник Центра Кавказской линии [РГВИА Ф. 14719. Оп. 3. Д. 535. Л.11 об]. Почему суд перенесли в Нальчик и для решения конфликта привлекли родственников Атажукиных из Кабарды?
Дело в том, что закубанские кабардинцы не явились на суд в Хумаринское укрепление, так как их уже не было на Верхней Кубани. Первая попытка российских властей расселить их аулы на постоянное местожительство в пределах современной Карачаево-Черкесии провалилась. Не оправдалась уверенность русских властей, что «аристократические», т. е. имевшие у себя высшие сословия общества не попадут под влияние наибов из-за того, что «основанием этого влияния было единство прав всех классов народонаселения и истребление привилегированных сословий» [ГАКК Ф. 347. Оп. 2. Д. 31. Л. 1]. Кабардинцы и бесленеевцы, поселённые в Западном Карачае в 1843 г. и потерявшие в набегах своих лучших предводителей из числа Атажукиных, бежали за Лабинскую линию, «увлечённые проповедями Магомет-Амина» [Сталь 2001, с. 205]. Поэтому в апреле 1849 г. новый тохтамышевский пристав подполковник Соколов не смог исполнить предписание начальства и собрать беглых кабардинцев на суд в Хумаре.
Однако и в Кабарде дело сразу не решилось, так как ближайший родственник убитых князей Атажука Касаевич Атажукин отправился на службу в Варшаву [РГВИА Ф. 14719. Оп. 3. Д. 535. Л. 14. Л. 16]. После его возвращения дело возобновилось в Кабардинском Временном суде в Нальчике, но 25 июня 1850 г. кабардинцы не явились. Несмотря на приказ Эристова «озаботиться окончанием означенного дела», 31 августа 1851 г. суд опять не состоялся, так как Атажукины не явились «для объявления своего согласия касательно порядка в разбирательстве этого дела» [РГВИА Ф. 14719. Оп. 3. Д. 535. Л. 18об. Л. 21-22]. Князья хотели решения дела по адату, а Эристов, уже находя это невозможным, настаивал на медиаторском суде «для верного соблюдения справедливости» [РГВИА Ф. 14719. Оп. 3. Д. 535. Л. 27. Л. 28].
В докладной записке главнокомандующему на Кавказе (наместнику) Воронцову ротмистр Атажука Атажукин 31 марта 1852 г. косвенно возлагает ответственность за «кровавую вражду» между его родственниками за Кубанью и карачаевцами на российские власти, разрешившие беглым кабардинцам расселиться в Карачае, так как его брат Адиль-Гирей был убит якобы только за то, что указал карачаевским пастухам «границу земли» [РГВИА Ф. 14719. Оп. 3. Д. 535. Л. 29]. Однако после убийства ряда князей и бегства кабардинцев за Лабу Атажукин не поднимал вопроса о границах, а только просил российское командование решить вопрос об его «удовлетворении» за кровь погибших родственников: «Хотя я и горько обижен, но не позволил себе никогда, ни малейшего самоуправства и своеволия, ожидая терпеливо решения его, от всегда справедливого Начальства» [РГВИА Ф. 14719. Оп. 3. Д. 535. Л. 31 об].
При этом Атажука Атажукин пытался склонить наместника на свою сторону, ссылаясь якобы на невозможность мирного сосуществования двух соседних народов без удовлетворения его за кровь закубанских князей: «Решением этого дела снимется наконец позорное клеймо, по понятиям соотечественников моих, лежащее на мне, как на ближайшем родственнике убитых; и если я прошу разбирательства, то это не есть корыстолюбивое желание к стяжению богатства, так как обыкновенно в таких несчастных случаях присуждается денежное удовлетворение. Единственное желание моё, кончить вражду между двумя соседственными племенами, прежде бывших между собой связанными родственными узами, но после этого убийства сделавшихся злейшими врагами» [РГВИА Ф. 14719. Оп. 3. Д. 535. Л. 30].
Очевидно, что в данном случае российские власти, водворив кабардинцев в Карачае, сами спровоцировали конфликт между народами и сами же инициировали суд по адату, решение которого карачаевцы отвергли, а у Атажукиных не оказалось ни правовых, ни силовых ресурсов на отстаивание своих интересов, поэтому они всецело зависели от благорасположения к ним властей. Воронцов потребовал закончить дело «медиаторским из своего сословия судом», т. е. без привлечения русских властей, и пригрозил, что если Атажукины не решат этого дела, то последующие убийства судить будут не по обычаям горцев, а предавать русскому суду.
В 1852 г. Атажука Атажукин в присутствии главнокомандующего войсками и начальника Центра «полюбовно примирился с карачаевцами, с условием, что последние заплатят за кровь убитых Атажукиных 6 тысяч рублей серебром» [Бегеулов 2002, с. 194]. Скорее всего, половину этой суммы выплатили сами российские власти. По сведениям исследователя Бейтуганова, карачаевцы за двух князей уплатили всего 3 тысячи рублей серебром в течение 1851-1858 гг. [Бейтуганов 1993, с. 393]. При этом князь Хасанбий Атажукин с Баксана заявил, что «постоянно находится в дружбе с карачаевцами и потому отстраняет себя от права на получение доли» [Бегеулов 2003, с. 66]. Видимо, в этом и была причина нежелания Атажукиных из Кабарды, кроме, конечно, Атажуки Касаевича, участвовать в конфликте своих закубанских родственников с карачаевцами.
Дело о кровной мести Атажукиных, которое вёл генерал-майор Султан Азамат-Гирей, показало, что в новой исторической реальности обычный суд по адату в серьёзных конфликтах уже невозможен без российского участия, но власти упорно сохраняли его для высших сословий, не допуская их к шариату. Об этом свидетельствовало, например, следующее дело, также порученное Султану Азамат-Гирею. Бесленеевские дворяне Тазартуковы убили ногайского мурзу Карамурзина и скрылись в верховьях Лабы. Начальник Правого фланга дважды собирал враждующие партии, чтобы примирить их. Ногайцев представляли Азамат-Гирей и мурзы, бесленеевцев — князья Коноковы, сами же убийцы, боясь русского начальства, на суд не являлись. Дело решилось не по русским законом, хотя убитый, как помощник пристава, находился при исполнении обязанностей, и не по шариату, уравнивающему цену за кровь всех сословий, как хотели бесленеевцы, а по адату. При посредничестве Азамат-Гирея они выплатили определённую плату за кровь князя отцу убитого, которую ногайцы не принимали, пока бесленеевцы не отправили к ним депутацию во главе с князем, а не с дворянином. Это дело было окончено в 1848 г. [Леонтович 2002, с. 175]. Интересно, что в это же самое время сам Султан проявлял больше заинтересованности в шариате, что подтвердили события 1847 г. в Кавказской области.
Кипкеева З. Б.
Потомки Чингизхана в истории Северного Кавказа XVIII–
XIX вв. Ставрополь: Изд-во СКФУ, 2017. С. 221-229